Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве - Гриша Брускин
Дочь художника Елена Кузьминична Дунаева вспоминала: «В очередной раз в выходной гуляем с папой в Александровском парке (это недалеко от нашего дома), где тишина и меньше народа. Он стал мне рассказывать о сюжете картины „Новоселье“. Я знала, что случилась к акая-то неприятная ситуация: три раза в мастерскую приезжала комиссия по приему этой масштабной картины и не приняла. Уважаемые и почтенные коллеги отца цеплялись к мелочам, настаивали на каких-то переделках. Ты знаешь, — спросил отец, — почему? А потому что в этой картине люди говорят о жизни. Комнату получили, но большой радости нет. Люди разговаривают, спорят и думают, как жить дальше. У одного ночью посадили в воронок отца, и до сих пор неизвестно, что с ним и где он. У другого — семью забрали и расстреляли. И это не единицы. Ты большая и должна все правильно понимать. Здесь, в картине, нет песен и танцев. Русский народ, конечно любит праздники, но и думать любит. Вот тебе и ответ»[66].
МЕТАМОРФОЗЫ РУССКОГО НАРОДА
Как работал над образом русского народа Кузьма Сергеевич? Произвел отбор, селекцию в богатом типажами населении России. Нашел «своих русских» и осенил благодатью.
В творчестве мастера не проживают «прочие русские», украинцы, белорусы, татары… «Русские» Петрова-Водкина не дружат с другими народами империи. Как дружили «поезжане» (см. ниже) императрицы Анны Иоанновны или народы СССР.
Инородцы возникают у художника лишь тогда, когда он выезжает за пределы своего отечества — в Париж, в Африку или в Среднюю Азию.
«Северный народ» — самодостаточен.
Избран высшими силами. Художник лишь «угадал выбор».
Этот отмеченный благодатью северный деревенский тип с круглым лицом и небольшими широко расставленными глазами прошел за несколько десятилетий творчества художника немалый исторический путь.
Проживал на зеленых просторах России («Мать»).
Сражался против врага в Первую мировую («На линии огня»).
Праздновал годовщины Октябрьской революции («Первая демонстрация»).
Шел брат на брата в Гражданку («Смерть комиссара»).
Переехал из деревни в город («Тревога»).
И наконец, пройдя огонь и воду, перебрался в 1937 году в картину «Новоселье».
Где превратился окончательно в Нового человека.
В ПРОСТРАНСТВЕ ПАМЯТИ
Здесь снова возникает тема границы.
Если в картине «После боя» мы пересекали заветную черту и попадали в зону сна, в сон наяву и в сон во сне… то в «Новоселье» художник нас ведет через заколдованный барьер в пространство Памяти.
Присмотримся к странным гостям на странном празднике. Все замерло.
Впечатление, что даже воздух окаменел в «нехорошей» квартире.
Люди как будто потеряли зрение. И смотрят «мимо» — сквозь предметный мир.
Некоторые закрыли или прищурили глаза в безуспешной попытке вернуть созерцательный дар.
Преодолеть отчуждение.
Разрушить возникшую границу между магическим миром и утерянной реальностью.
Кто замер в пространстве полотна?
Приведения?
Манекены?
Восковые фигуры из лондонского музея мадам Тюссо?
Жены Лота, посмотревшие слишком далеко в заповеданное будущее?
Что это?
Спектакль «Новоселье», поставленный Кузьмой Сергеевичем Петровым-Водкиным силами общества подслеповатых глухонемых?
Игрушки? Убогий инвентарь, приобретенный по случаю на блошином рынке? И, подобно фарфоровым куклам в матерчатой одежде, расставленный в интерьере гигантского кукольного домика?
Или перед нами застывшая навеки театральная сцена, выстроенная мастером для Небесного наблюдателя? Подобная «Битве Константина и Максенция» Пьеро делла Франческа из базилики Сан-Франческо в Ареццо?
Ясно, что эти люди никогда уже не сдвинутся с места, не пошевелят пальцем. И ни одно слово не слетит с их застывших губ.
Кто крикнул гостям: «Замри!»?
Художник.
Он превратил своих героев в аллегории.
Фигуры Памяти.
И поместил, по совету греческого поэта Симонида, в архитектурное пространство — «новую» квартиру.
Чтобы в энный момент будущий Наблюдатель воспользовался золотым ключиком искусства Памяти. Взглянул на полотно и «вспомнил» ту самую далекую северную страну, тех самых загадочных людей «с круглыми лицами и небольшими широко расставленными глазами».
И тот самый век испытаний — век-волкодав, сквозь который Судьба провела этот необыкновенный народ.
ПОДОБНО ПЛЕННИКУ АНТИЧНЫХ РАЗВАЛИН
С новыми жильцами в апартаменты любителей старой итальянской живописи (которую столь высоко ценил автор полотна) как плесень поползли табуретки и полосатые домотканые коврики, граненые стаканы и железные чайники из картины «Тревога».
Воздух протаранила уродливая труба печки «буржуйки».
Пройдет немного времени, и оставшееся старорежимное барахло полетит на «свалку истории». Куда спровадили вынутую из киота икону. И где кончают свои дни ценители живописи — «бывшие» обитатели квартиры.
Новые квартиранты выбили стекло, вставили в оконный проем деревяшку, опрокинули бокалы. Загадили комнату грудой немытой посуды. И превратили апартаменты в руины.
Которые художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин, подобно пленнику античных развалин Джованни Баттиста Пиранези, запечатлел на полотне.
НАЧАЛО СТРАСТЕЙ
В 1938 году Петров-Водкин утверждал: «У меня в картине ничего несознательного не делается»[67].
За окном, на противоположном берегу Невы, изображен Петропавловский собор. Усыпальница императоров (здесь — указание на гибель Российской империи).
И тюрьма Трубецкого бастиона — главный политический застенок царской России (свидетельство продолжения политических репрессий в Стране Советов).
В красном углу апартаментов висит пустой оклад с погасшей лампадой. Новые хозяева — безбожники — вынули образ. Однако веточка вербы, заботливо положенная в Вербное воскресенье старым хозяином в киот, осталась на прежнем месте.
Праздник знаменует Вход Христа в Иерусалим. И начало Страстей Господних.
Наличие вербы в картине указывает на уготованные испытания — крестный путь — собравшимся на новоселье гостям.
А праздничное застолье оборачивается последним вечером.
Преддверием крестного пути.
РАБОТА НАД ОБРАЗОМ
Единственный зрячий в произведении — новоявленный хозяин квартиры.
В котором нетрудно узнать портрет рыжего Ленина, завершенный Петровым-Водкиным накануне (в 1934-м).
Художник переселил Владимира Ильича из одной картины прямиком в другую. Не поменяв второпях своему герою белую мятую рубашку.
В новой квартире Петров-Водкин вложил в руку «вечно живому» курительную трубку Сталина. И создал, таким образом, обобщенный образ вождя. Ленину подарок пришелся по душе.
«Пролетариатоводец» мгновенно освоился.
Закурил.
Вспомнил, что он «самый человечный человек».
Ожил.
Повеселел.
Пригласил гостей в свое зазеркалье.
И отпраздновал «Новоселье» в «нехорошей квартире».
Кузьма Петров-Водкин. Новоселье, 1937. Фрагмент
В портрете вызванная в мир живых десятилетняя мумия Ильича (см. с. 85) гипнотизировала нас в тишине кремлевского кабинета.
Как кобра.
Немигающим взглядом.
Не узнавая.
Во втором полотне вождь с трубкой
в руке узнал нас.
Сделал очередную затяжку.
Лукаво улыбнулся.
Прищурился… и по-новому, с интересом, взглянул на зрителя.
И нам в который раз стало не по себе.
НА ВЫБОР
Новая квартира — советская Россия!
Новый хозяин квартиры-страны — Владимир Ильич Сталин! Или (на выбор) Иосиф Виссарионович
